– Бедная Бэйба, – сказал он, – бедная сучка.
Мы махали вслед уезжающему автобусу и щурились от поднятой им пыли. Мои чувства к ней были не такими, как у него. Женщины больше думают о себе и о детях, которые в сущности есть их продолжение, или заботятся о мужьях, которые наполняют их дни и помыслы, а также тела, как он наполнял мое. Хотя он не был моим мужем.
Я надеялась, что мы скоро поженимся и копила себе на приданое.
– Курочка по зернышку, – приговаривала я, еженедельно складывая десятишиллинговики в коробку.
* * *
Мы вернулись домой и на день или на два я забыла о Бэйбе, не говоря о том, что я, конечно, боялась, как бы она не поселилась у нас. Был дождливый апрель, ненадолго выглядывающее солнышко снова тонуло в свинцовых облаках, приносивших яростные ливни, их сменяли ветры, выдувавшие мокрядь из кустов и ветвей деревьев. Судьба подарила нам еще две или три недели счастья. Я помогала ему косить траву, и по ночам мы наслаждались ее запахом, когда открывали окно.
Как-то Анна точила ножи о камень и напевала «Вижу я в окне собачку». Потом мы с ней принесли два таза дождевой воды и вымыли наши волосы. Юджин сфотографировал меня с мокрыми волосами и Анну, точившую ножи. Хлынул ливень, и мы убежали в дом, поднялись наверх и бросились в постель. Мы занимались с ним любовью, вдыхая запахи свежести и слушая шум омывающего сад ливня… Я спросила его:
– Что про нас думает Анна?
– Она считает нас прожигателями жизни, – усмехнулся он.
Реки любви полились в меня из него, и мурашки побежали по моей коже. Я была так счастлива, что застонала и тут же испугалась, что в комнату ввалится Анна, потому что дверь не была заперта.
– Драгоценное животворящее семя пропадает зря, – сказал он и туманно намекнул, что в следующем году не плохо было бы завести ребеночка, Мы лежали и говорили, и в тот момент приехал почтальон на велосипеде и принес две телеграммы, одну мне, другую ему.
Моя была от Бэйбы и там было написано:
«Взбодрись, твое проклятие скоро едет в Англию».
Я бы хотела, чтобы она выражалась несколько посдержанней, чтобы можно было показать Юджину телеграмму.
– Это от Бэйбы, – сказала я и, увидев, как он побелел, и как его губы сжались плотно от ярости, заглянув через его плечо, прочла:
«Обещаю тебе, что если ты женишься на ней, ни малютку ни меня ты никогда больше не увидишь.
Лора».
(Еще одна потеха для местных).
– Не беспокойся, – сказала я и, посмотрев на него, почувствовала, что надвигается что-то ужасное, что-то такое, что разлучит нас.
– Ничего страшного, не беспокойся, – повторяла я все время.
Мне хотелось, чтобы он просто посидел в комнате, а я бы приготовила чай. Но он спустился вниз и пошел в поле, а собака бежала рядом, ударясь пушистым хвостом о его брюки. Я думала, что сейчас перед ним стоит вопрос: с кем остаться, с ними или со мной? Я так мечтала, чтобы я смогла как-нибудь без мук родить! Чтобы случилось какое-нибудь чудо.
Он вернулся не скоро и принес красный и белый боярышник. Я понюхала его, восхищаясь издаваемым им сладковатым запахом и сказала:
– Не приноси его домой, он приносит несчастье.
Он не послушал меня и поставил ветки в вазу на столе в большой комнате.
Мы были предупредительны друг к другу весь остаток дня и следующий день. Я не мешала ему и не приставала с вопросами, что он собирается делать в отношении Лоры.
Он осунулся, и морщинки под глазами стали резче. Спали мы оба плохо. Ничто так не изматывает, как недостаток сна, и на четвертый день его уже начали раздражать всякие второстепенные вещи, такие, как несвежие полотенца в ванной или облезшая швабра.
Он работал за столом в своем кабинете, готовясь к этой своей картине про ирригацию. Весь его стол был уставлен томами всяческих энциклопедий, картами, а я приносила ему еду на подносе, и сама себя выставляла из комнаты, чтобы не мешать ему какой-нибудь глупостью.
Вечерами он слушал музыку, сидя, не шевелясь, в кресле. Вероятно, проблема не стояла бы для него столь остро, если бы не мое ко всему этому отношение. У меня создалось впечатление, что причиной его грусти был не только сам факт, что Лора столь откровенно шантажировала его, а то, как повела себя я. Тяжесть вползала в дом вместе с туманом, спускавшимся с гор в сырые вечера, и я чувствовала, как мало, в сущности, знаю его. Это был совершенно чужой и непонятный человек, прикованный к креслу, погруженный в свои мысли. Я часто наблюдала, как он с тяжелыми вздохами закуривает очередную сигарету.
В четверг пришло письмо от Бэйбы, где говорилось, что она заскочит в воскресенье попрощаться. Она уже, к счастью, не была беременна, Бог услышал ее молитвы. Но она все равно решила не отказываться от поездки в Англию.
– Покидаю эту проклятую Богом страну, так что если не трудно, приготовь пятифунтовик для меня в воскресенье, – было сказано в приписке, и я почему-то вспомнила, как Туша вытащил двадцатифунтовик в Трэшем-отеле и купил самую здоровенную бутылку бренди, повесив ее себе на шею, чтобы стать похожим на сенбернара.
Не успела я закончить читать письмо, приехал грузовик, в нем было полно телеграфных столбов и людей в синей форме. Один из них постучал в дверь и сказал, что они приехали ставить телефон. С тех пор как в феврале нам провели электричество, мы добивались установки телефона. Я позвала Юджина, и мы, посоветовавшись, решили, что поставим его в холле.
– Ну, просто здорово! – сказала я и, схватив, вынесла вазу с ветками боярышника, его листочки упали на ковер. Двое рабочих трудились в холле, а еще двое устанавливали распределительный ящик на улице.
– Вид ухудшится, – сказал Юджин, посмотрев в окно на работающих людей и на лепестки гиацинтов, желтым морем омывающих все вокруг. Я угостила рабочих чаем и смотрела, как они работают, радуясь тому, что, когда они уйдут, я смогу позвонить в лавку или еще куда-нибудь.
* * *
После обеда я только собиралась немного почитать, как приехал поэт Саймон на старом «Остине». С ним была высокая американка по имени Мэри. Я отвела их в гостиную и позвала Юджина.
– Как здесь здорово, – сказала Мэри. Она говорила тихо, с легким акцентом, эта манера говорить заметно отличала ее от вопящих и орущих маминых американских родственников.
– Саймон рассказывал мне про вас, – сказала она Юджину, – очень рада, что у вас есть возможность приехать сюда и укрыться в этой тихой заводи. Многие умные люди разрываются на части в наше время, так что очень приятно видеть человека, нашедшего для себя иной выход.
– Ирландцы чуть было не разорвали меня на части, – пошутил он, и я разозлилась на него за то, что он вспомнил случай, который не стоило бы обсуждать с этим Саймоном.